Джайлс отвернулся, очевидно, будучи не в силах смотреть на него.

— Сэр, — заговорил он, с трудом справившись с дрожащими губами, — миледи скончалась полчаса назад. Сейчас она с Богом.

Несколько секунд Фентон рассматривал трещину на полу. Заметив движение тени, он поднял голову и увидел, что Джайлс повернулся к нему.

— Сэр, — сказал он, — мы искали вас повсюду. Никто не знал, где вас найти. Кто сообщил вам, сэр, что миледи… умирает?

— Дьявол, — ответил Фентон.

Сэм отшатнулся. Свеча выпала из его руки на пол. Джайлс тихо и резко приказал ему идти вниз. Подобрав жезл и сломанную свечу, Сэм удалился.

— Сэр, — заметил Джайлс, — ваши шутки неуместны.

— Посмотри на меня! По-твоему, я шучу?

Свеча дрогнула в руке слуги.

— Нет, сэр, я только…

— Ты обвиняешь меня, Джайлс.

— Обвиняю вас? В чем?

— В пренебрежении. И ты прав. Но кто это сделал, Джайлс? Кто отравил ее? Джудит Пэмфлин? — Фентон медленно извлек из ножен шпагу. — Где сейчас эта женщина, Джайлс?

— Нет, сэр! Умоляю, спрячьте вашу шпагу! Вам не придется пачкать руки, если вы только выслушаете меня!

— Где она, Джайлс?

В отчаянии Джайлс вцепился в руку Фентона.

— Хозяин, эта женщина внизу — ее охраняют слуги. Если Джудит Пэмфлин виновна, что весьма вероятно, они сами предадут ее лютой смерти, потому что обожают вас. Вам стоит только слово им сказать. Но нельзя действовать на горячую голову. Подумайте, хозяин, неужели миледи понравилось бы, если бы эта женщина умерла от вашей шпаги?

Отодвинув плечом Джайлса, Фентон сделал два шага вперед, затем остановился и, казалось, задумался. С усилием взяв себя в руки, он вложил шпагу в ножны.

Фентон и Джайлс смотрели куда угодно, только не друг на друга. Первым заговорил Джайлс:

— Вы бы смогли посмотреть на нее?

— На кого?

— На миледи, сэр. Мы выветрили из комнаты запах смерти: открыли окна, разбросали ароматные травы. Думаю, миледи бы понравилось…

— Черт бы тебя побрал! Прекрати говорить о ней, как о мертвой!

— Прошу прощения, сэр. Могу я посветить вам?

— Я… Да, спасибо…

Они медленно поднялись. Фентон только один раз споткнулся на лестнице.

Лидия находилась одна в темной комнате. Джайлс со свечой скромно остановился в дверном проеме. Фентон сделал три шага вперед. Слезы жгли ему глаза, он вытер их рукавом, но они продолжали слепить его.

Лидия лежала на большой кровати с отодвинутыми занавесами, ее волнистые волосы рассыпались по подушке, глаза были закрыты, руки скрещены на груди, в одной руке был зажат какой-то предмет. Фентону она казалась живой, потому что его глаза заволокли слезы, что было к лучшему.

Медленно обойдя кровать, Фентон остановился со стороны открытых окон, впускавших в комнату прохладный ночной воздух, наклонился и поцеловал еще тепловатые губы Лидии. Теперь он увидел, что она прижимает к груди голубую зубную щетку которую он велел сделать для нее. Эта вещица послужила для Лидии последним воспоминанием о нем.

Это окончательно сломило Фентона. Ничего не видя и не ощущая, он отвернулся от кровати и склонился на подоконник. Чья-то рука коснулась его локтя.

— Достаточно, сэр, — решительно шепнул Джайлс. — Позвольте мне проводить вас.

Фентон повиновался. Он чувствовал, что Джайлс твердой рукой ведет его куда-то.

— Она не умерла, Джайлс! Ее губы были теплыми, когда я поцеловал их!

— Возможно, сэр, — солгал Джайлс. — Вы устали. Завтра утром вам станет лучше.

Сквозь слезы Фентон увидел собственную спальню. Джайлс уже зажег свечи на туалетном столе, где виднелись скомканное письмо, графин с кларетом, количество которого уменьшилось на один стакан, и красная зубная щетка….

Вновь ослепнув от слез, Фентон, словно ища убежище, бросился вперед, пытаясь опуститься на кровать ногами к изголовью. Но он не рассчитал своих сил и, ударившись о деревянную стенку, без чувств свалился на пол.

Глава 19. Тьма рассеивается, но…

Открыв глаза, Фентон ощутил покой и умиротворение, словно мрачное время миновало, и он покинул прошлое с исцеленной душой и сердцем.

«Это был все-таки сон, — подумал Фентон. — Я не заключал сделку с дьяволом; он — просто миф. Я не участвовал в кровавом ночном сражении».

В голове у него мелькнула мысль о Лидии, и он почувствовал слабую боль.

«Я любил женщину, которая умерла уже более двухсот лет назад, — продолжал размышлять Фентон. — Поэтому мне все и представилось так живо. Будь я и вправду мужем Лидии, я бы и не взглянул ни на какую другую женщину. А теперь, к счастью, ночному кошмару пришел конец! Наверное, я перепил этого чертова хлорала и проспал ночь и следующий день до наступления сумерек. Но сейчас я вернулся в настоящее».

Все это пришло ему в голову, потому что, открыв глаза, Фентон обнаружил, что лежит в своей большой кровати с отодвинутым пологом, и увидел в окнах на южной стороне синевато-белое небо.

«Никогда бы не подумал, — сказал он себе, — что будет так приятно услышать шум такси на Пэлл-Молл и увидеть солидных людей в цилиндрах, следующих в свои клубы. Моя ошибка заключалась в уверенности, что, отправившись в семнадцатое столетие, я окажусь там в роли стороннего наблюдателя, почти что призрака. Но никто не может спастись от чувств любви, ненависти, страха, особенно пребывая в облике сэра Ника Фентона. Он…»

Затем наступило потрясение.

Пытаясь сесть в кровати, Фентон почувствовал себя слабым, как после долгой болезни, и вновь откинулся на подушки. Поднеся руку к голове, он понял, что она покрыта густыми, крепкими и, несомненно, черными волосами. Да и ночное одеяние не соответствовало двадцатому веку.

В следующий момент с левой стороны кровати зажглись две свечи. Одну держал Джайлс, другую — лорд Джордж Харуэлл.

Румяное лицо Джорджа, обрамленное массивным париком, при взгляде на кровать внезапно изменило выражение. Оно просияло от радости, а карие глаза изумленно расширились

— Будь я проклят! — воскликнул он. — Ник проснулся! Ник, дружище, ты так нас напугал! Дай мне руку!

Фентон все еще ощущал странное умиротворение.

— «И руку дай мне ты свою», — опрометчиво процитировал он великого поэта, которому было суждено родиться примерно через сто лет. — Я совсем слаб…

— Чему же тут, черт побери, удивляться? Ты ведь свалился без чувств, словно мертвец, и пролежал так восемь дней!

— Восемь дней?!

— Спроси у Джайлса! Они не могли кормить тебя — только вливали в рот жидкую пищу столовой ложкой, что было отнюдь не легким делом. Но теперь мы все исправим! — Джордж выпятил грудь под жилетом в черно-желтую полоску с бриллиантовыми пуговицами. — Что ты скажешь о горячем дымящемся каплуне, начиненном устрицами, и мясном пудинге с отличным соусом?

— Спасибо, сейчас мне не хочется есть. Ты стал таким заботливым, Джордж!

— Черт возьми! — смущенно буркнул Джордж. — Я все тот же неотесанный мужлан! — Он немного помедлил. — Послушай, Ник! Мне приказали ни слова не говорить о Лидии, но я не в силах молчать! Когда я услышал об этом, то был так сражен горем, что…

Наступившую паузу заполнил голос Джайлса.

— Милорд, — почтительно заговорил он, — могу я напомнить вам, что у нас уже восемь дней новая кухарка-француженка, мадам Топен?

— Ну?

— Чтобы доставить удовольствие вашей милости, я рискнул распорядиться, чтобы мадам приготовила баранью лопатку с грибным соусом. Она ждет вас в столовой.

Джордж возмущенно выпрямился.

— Черт побери, приятель, по-вашему, я пришел в этот дом пить и есть?

— Теперь вы напомнили мне, милорд, — продолжал Джайлс, — что я храню при себе ключи от винного погреба, откуда я не позволяю никому из слуг выносить вино и спиртные напитки, дабы кто-нибудь из них не заснул на полу с бутылкой в руке.

— Ах! — пробормотал Джордж, на которого подобная бережливость произвела глубокое впечатление.

— Если, милорд, вы соблаговолите спуститься вниз и приняться за еду, я принесу вам бутылку нашего лучшего Канарского, после того как переговорю с моим хозяином. Итак, милорд, баранина с грибами?